Записи на таблицах - Лев Виленский

нежная, теплая улыбка, от которой Хизкиягу становилось так хорошо, как-будто бы к его пылающему лбу прижалась ее прохладная ладонь, и ее губы прошептали ему: «Любимый, все хорошо, ты можешь справиться с кем угодно, в тебе сила Господня, и я буду стоять рядом с тобой, чтобы ты не боялся!»…

Хизкиягу отер слезы и спустился со стены, опоясался в вертище и пошел в Храм. Он начал молиться, читая вслух все молитвы, которые знал, бился о каменный пол, посыпал пеплом голову. К вечеру ему принесли немного хлеба и кувшин вина, но он не притронулся к ним.

Ночью, когда луна светила кровавым светом из-за поднявшихся с запада туч, неслышно ступая, в Храм вошел Иешая, сын Амоца, пророк. Низкий, худой, с клочковатой серой бородой, он казался невзрачным, но его глаза, блестевшие на смуглом лице, поражали каждого, кто мог хоть на мгновение выдержать их взгляд. Он присел на корточки возле лежащего на полу царя. Он начал говорить, голос его был глух и низок, и, казалось, шел откуда-то свыше: Так сказал Господь, Бог Исраэйлев: «То, о чем ты молился Мне из-за Санхэйрива, царя Ашшурского, услышано Мною». Вот слово, которое изрек о нем Господь: презрела тебя, посмеялась над тобою девствующая дочь Цийона, покачала головою вслед тебе дочь Йерушалаима. Кого ты поносил и хулил и на кого поднял ты голос и вознес высоко ты взоры свои? На святого Исраэйлева! Через послов своих ты поносил Господа и сказал: «Со множеством колесниц моих взошел я на высоту гор, на пределы Леванона; и срублю я рослые кедры его, прекрасные кипарисы его,» и приду к самому крайнему пристанищу его, в лес цветущий его; Копал я колодец и пил воду чужую; и осушу ступнями ног моих все реки Египетские. Разве не слышал ты, что Я давно сделал это, в древние дни Я это предначертал? А ныне выполнил это тем, что опустошаются укрепленные города и превращаются в груды развалин. И жители их стали слабыми: разбиты и смущены; стали они травой полевою и зеленью трав, былинками на крышах, колосьями, иссохшими прежде, чем налились зерном. И жизнь твою, и выход твой, и приход твой — знаю Я, и дерзость твою против Меня. За гнев твой на Меня и из-за шума твоего, что дошел до слуха Моего, вложу Я кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои в рот твой; и возвращу тебя тою же дорогою, которою пришел ты. И вот тебе, Хизкийау, знамение: в этом году будете есть выросшее из осыпавшегося зерна, и на следующий год — самородное, а на третий год сейте и жните, и сажайте виноградники, и ешьте плоды их. И уцелевший остаток из дома Йеуды опять пустит корень внизу и принесет плод вверху. Ибо из Йерушалаима выйдет остаток и спасение — от горы Цийон. Ревность Господа Цеваота сделает это. Поэтому так сказал Господь о царе Ашшурском: «Не войдет он в этот город, и не бросит туда стрелы, и не приступит к нему со щитом, и не насыплет против него вала. Тою же дорогою, которою он пришел, возвратится, а в город этот не войдет», — говорит Господь — «И буду Я защищать город этот, чтобы спасти его, ради Себя и ради Давида, раба Моего».

продолжение таблиц Синнар-этель-илани

— После того, как Сар-ассар вернулся от стен Урусалима, он был вызван к Царю Царей Син-Аххер-рибу, да будет прославлено имя его, царь говорил с сыном и Рабба-сакаем, визирем, чтобы уяснить себе, какое впечатление произвел ультиматум на вконец запуганного нашей славой, Хизкиягу. Син-Аххер-риб уезжает ночью из лагеря, с отрядом из 15000 воинов для окончательного покорения восстания в Араме, и считает, что оставшегося войска будет вполне достаточно, чтобы принять капитуляцию Урусалима, пересчитать яхуд и вывести их в приготовленные земли на реке Гозан, после чего часть воинов получит земельные наделы в Яхуд. Так принято поступать при завоевании любого города и любой страны. Благодаря этому мудрому правилу мы достигаем замирения наших провинций и даем их населению вкушать блага ашшурской цивилизации.

— В конце разговора с Сар-ассаром, царь внял просьбам сыновей и взял их с собой в поход на Арам. Видимо, сыновьям не терпится показать перед отцом свою удаль и перещеголять друг-друга. Ничего хорошего это не несет. Начальником войск назначен Рабба-сакай. На ночь, как обычно, были расставлены караулы, опасаясь подлой выходки со стороны яхуд, которые, по мнению некоторых генералов, способны совершить самоубийственное нападение на лагерь, предпочтя смерть рабству. Впрочем… (лакуна в тексте)

— Ночью я разбужен, пишу при свете факела, ужас душной ночи, бог Эрра — бог чумы посетил нас, огромный лагерь стонет от боли, как единое тело, люди катаются по земле, изрыгая кровь, не могут дышать, умирают один за другим. Тела их покрывают красные нарывы, сочащиеся гноем, они падают рядом и умирают, падают и умирают!! Жрецы у алтарей возносят жертвы и молитвы богам, Ашшуру, Суэну и Нинурте, но тщетно, они валятся тут же у алтарей в судорогах и отдают свои души тем богам, которым молились! В небе светят две луны, обе кроваво-красного цвета, Суэн раздвоился и окрасился кровью! Это наша кровь, это наши стоны и крики достигают лунного бога. Но он бессилен. Возле меня лежит солдат, изо рта его течет струйка крови, неожиданно он говорит мне, и я с трудом слышу голос его сквозь ужасный шум: «Бог яхуд простер на нас руку свою! Многие видели руку в небе, а в ней — меч Яхуд, как серп бронзовый, жнущий как колосья, людей наших! Не надо было гневить его!». Дальше я ничего не помню, точнее, помню отрывками, как-бы в тумане, что лежу на земле, а вокруг тишина, и страшная вонь и смрад, и какие-то желтоухие дикие собаки рыщут среди трупов, и стервятники кружат в белесом небе стаями, ибо лагерь превратился в одно огромное царство мертвых, и один я остался, пощаженный злобным и страшным, невидимым и неосязаемым богом Яхуд!..

Отступление третье: Лунный бог

Тэрах нервничал. Огромный, грузный, рано полысевший, он сидел во дворе дома своего на улице Водоносов, ерзая на глинобитной скамье, раскаленной летним солнцем Арам-Нагарима. В полуденный час, когда жара выпивает человека заживо, когда змеи, по глупости заползшие на камень, моментально зажариваются, когда иссякает вода в болтливом фонтанчике во дворе, ничего не остается делать, кроме как сидеть вот так во дворике, подливая себе из кувшина пиво, и думать. Думы не несли покоя Тэраху. Внешне все было благополучно. Вчера на закате вернулись из Киша просмоленные плоты, нагруженные калахскими тканями, медленно подплыли к пристани,